Люциан резко сжал ладонь в кулак, делая глубокий прерывистый вдох.

Время словно замедлилось, превращаясь в тягучий нектар. Я повернула голову, встретившись с темным, как осенняя ночь, взглядом.

Люциан тяжело дышал. Его широкая грудь быстро и равномерно вздымалась. Не сводя с меня глаз, он дернул ворот светло-голубой рубашки, застегнутой на все пуговицы. Будто задыхался.

Дорогая ткань слегка треснула, но пуговицы легко поддались на грубость, открывая основание шеи.

О, демоны и нежить… Такими темпами я скоро начну ругаться как настоящая некромантка. Но другие слова были бы слишком мягкими. Кто бы сказал мне раньше, что может вот так сводить с ума крохотная ямка между ключиц? Рельеф широкой жилистой груди, которая едва видна сквозь распахнутый ворот?

Я медленно встала со стула, не выпуская мужское запястье с крепко сжатым кулаком. И сделала шаг вперед.

Такой сложный и одновременно такой желанный шаг, который свел пространство между нами до узкой полоски раскаленного воздуха.

— Лариана, — снова тихо позвал Люциан, будто я не стояла сейчас в нескольких сантиметрах от него. — Ла-ри…

Он словно не смог договорить, задержав дыхание и вдруг опустив глаза на мои губы.

Это ласковое «Лари», которое будто вырвалось против его воли, обожгло, заставив в мозгу что-то сломаться. Разорваться на тысячи осколков, впитывая каждую букву, запоминая и растворяясь в тихой вибрации двух слогов.

Терпеть дальше было невозможно. Я протянула руку и осторожно коснулась светлой ключицы, которая так приковывала взгляд.

Гладкая кожа под пальцами напоминала кипящий вулкан. С виду такая холодная и гладкая, как безупречная ледяная статуя, на поверку она оказалась горячей, словно вместо крови под ней бурлила лава.

Люциан замер на миг. В его глазах отразилась тень удивления, непонимания и какого-то темного огня. А затем веки вдруг закрылись, лишив меня возможности читать его эмоции. Он крепко сжал челюсти, с шумом втянув воздух.

Я застыла, от сладкого тягучего страха не чувствуя ни рук, ни ног, ни биения собственного сердца. Снова в висках стучала острая, пугающая мысль, что вот-вот ректор откроет глаза и скажет, что я позорю звание магианы его академии.

Но через ослепительно короткое мгновение он едва заметно склонил голову набок, будто подставляясь под движения моей руки. Словно требуя: «Продолжай…»

Нестройный табун мурашек прокатился по спине. Я облизнула пересохшие губы, боясь, что все это мне снится и я вот-вот проснусь. Подняла руку выше, позволив себе коснуться его шеи всей ладонью. Ощутить пульс, бешено стучащий под пальцами. А потом вдруг оказаться еще дальше, под кромкой калено-белых волос. С замиранием сердца чувствуя их мягкость, струящуюся сквозь пальцы. Мягкость, которую я могла себе только представлять…

И в тот момент, когда я скользнула к его щеке, большим пальцем очертив скулу и дойдя до уголка губ, что-то произошло.

Люциан резко распахнул глаза, полные чего-то темного и желанного. Глаза, наполняющиеся еще более опасной чернотой. И между нами словно сверкнула молния.

Я открыла рот, жадно хватая воздух, снова ощущая, как раскручиваются призрачные крылья спирали.

— Проклятье! Опять, — прорычал он, вдруг обхватив мое лицо ладонями. — Смотрите на меня, магиана Ирис!

Но я уже не видела его перед собой. Только расплывчатые образы прошлого. Снова неприятный темноволосый мужчина, кровь на руках, чаша, полная пугающей красноты. И неожиданные слова Люциана, которые зазвучали у меня в ушах, словно похоронное напутствие: «Нужно было убить ее еще в младенчестве…»

И когда сознание вновь вернулось в мое тело, к моим собственным мыслям и эмоциям, я чувствовала себя рыбой, выброшенной на берег. Воздуха не хватало, легкие жгло, сквозь горло с трудом прорывалось жалкое дыхание.

Но самым страшным было вовсе не это. А слова ректора, стучавшие в висках, как колокол. Я была в его голове, и мои губы двигались вслед за его:

«Нужно было убить ее еще в младенчестве…»

А потому у меня не оставалось и капли сомнений: эти слова были обо мне.

Дэйн не мог заставить себя остановиться.

Пламя курсировало по венам, отдаваясь в груди, пульсируя в висках, покалывая кончики пальцев, которые не должны были чувствовать совершенно ничего. НИЧЕГО.

Но, вопреки всему, они чувствовали, и в этом еще предстояло разобраться. А сейчас он просто умирал и рождался заново от каждого легкого женского прикосновения, каждого вздоха, тонким ветерком ласкающего кожу. От движений горячих губ, кружащих голову, вытесняющих из разума все, кроме остро-запретных мыслей на грани полной потери самообладания.

Ощущения, эмоции зашкаливали так, будто высшему некроманту было снова двадцать. Каждая клеточка тела ныла, звала: «Прикоснись… ближе… еще…»

Звала ее. Лариану Ирис.

Дэйн сгорал в этом имени, в ее тонком, едва уловимом запахе карамели и диких яблок. Тонул в ее огромных фиалковых глазах, полных доверия, хрупкой надежды, чистого, невинного желания…

И в один миг все волшебство оборвалось. Сияюще-синие радужки наполнились мраком ужаса. Тонкие брови неверяще приподнялись, а влажные, едва приоткрытые губы вдруг сжались в обиженную линию.

Но самым страшным было не это. А ее взгляд, полный страха и осуждения. Он резал не хуже ритуального клинка. Только гораздо болезненнее.

И во всем этом он виноват сам. Потерял контроль, лишился самообладания. Снова. Настолько, что позволил темному ритуалу выйти из-под контроля.

Дэйн должен был всего лишь увидеть ее анарель. Источник силы каждого мага. Спрятанную глубоко в груди магическую спираль, с помощью которой колдуны управляют материями.

Это было крайне важно. Ведь анарель некроманта, что уже несколько лет тренирует сумеречную магию, будет чисто черным. Природное радужное сияние источника быстро подстраивается под выбор хозяина, меняя свой цвет.

Но у Ларианы потемнело лишь внешнее кольцо спирали. Это означало, что она не могла заниматься магией дольше пары недель. А значит, и не могла быть виновна в том, в чем он ее подозревал.

Стало ли ему легче? Однозначно — стало. Потому что если бы все оказалось именно так, как он и предполагал, скорее всего, девушку и вправду пришлось бы убить.

Одна мысль об этом заставляла холодное сердце высшего некроманта рассыпаться на осколки.

Что с ним произошло? Почему вдруг это стало так важно? Ее руки, улыбка, сияние глаз цвета океанских глубин…

Дэйн чувствовал себя отвратительно. Он должен был сохранять дистанцию, оставаться бесстрастным, особенно с этой магианой. Но именно с ней у него совершенно ничего не получалось.